Считается, что более ста тысяч мужчин, женщин и детей пропали без вести во время правления Башара Асада. Теперь сирийские медики вскрывают массовые захоронения и пытаются идентифицировать погибших. «Это, — говорит доктор Анас аль-Хурани, — из смешанного массового захоронения». Глава недавно открывшегося Сирийского идентификационного центра стоит рядом с двумя столами, заваленными бедренными костями. На каждом из них на клеенчатой белой скатерти лежит по 32 человеческие бедренные кости, аккуратно сложенные и пронумерованные, пишет Русская служба Би-би-си.
Сортировка — первая задача этого центра. Смешанное массовое захоронение означает, что трупы просто бросали один на другой.
Возможно, эти кости принадлежат кому-то из сотен тысяч человек, как считается, убитых режимами свергнутого президента Башара Асада и его отца Хафеза, которые вместе правили Сирией более пяти десятилетий.
Если это так, говорит аль-Хурани, то кости принадлежат одним из последних жертв: эти люди погибли не более года назад.
Доктор аль-Хурани — судебно-медицинский одонтолог. По его словам, зубы могут многое рассказать о погибшем, особенно когда речь идет об идентификации личности.
Но и бедренной кости достаточно, чтобы сотрудники лаборатории в подвале этого приземистого серого офисного здания в Дамаске могли приступить к работе: выяснить рост, пол, возраст, род занятий; возможно, они также смогут понять, пытали ли жертву.
Конечно, идеально идентифицировать жертву с помощью анализа ДНК. Но, по словам аль-Хурани, в Сирии существует всего один центр ДНК-тестирования. Многие были разрушены во время гражданской войны в стране. «А из-за санкций многие химические вещества-прекурсоры, которые нужны нам для тестов, сейчас недоступны», — говорит он.
Медикам также сообщили, что «части приборов могут быть использованы в авиации и, соответственно, в военных целях». Другими словами, западные страны могут признать их товарами двойного назначения и запретить к экспорту в Сирию.
ДНК-тесты стоят недешево: 250 долларов за один тест. И, как говорит доктор аль-Хурани, «при смешанном массовом захоронении нужно провести около 20 тестов, чтобы собрать все части одного тела». Лаборатория полностью полагается на финансирование со стороны Международного комитета Красного Креста.
Новое правительство Сирии заявляет, что так называемое «правосудие переходного периода» является одним из их приоритетов.
Многие сирийцы, потерявшие родственников, рассказали Би-би-си, что они разочарованы: они хотят, чтобы те, кто сверг Башара Асада после 13 лет его пребывания у власти, приложили больше усилий к поиску и идентификации жертв его режима.
За долгие годы гражданской войны в Сирии сотни тысяч людей были убиты, миллионам пришлось оставить свои дома. По некоторым оценкам, более 130 тыс человек пропали без вести.
При нынешних темпах работы на то, чтобы идентифицировать хотя бы одну жертву из смешанных массовых захоронений, могут уйти месяцы. «Это, — говорит доктор аль-Хурани, — будет работа на многие и многие годы».
«Искалеченные и истерзанные» тела
Одиннадцать из этих «смешанных братских могил» расположены на красивой, бесплодной вершине холма за пределами Дамаска. Би-би-си первой из международных СМИ увидела это место. Могилы хорошо видны.
Журналистов сопровождает Хусейн Алави аль-Манфи, или Абу Али, как он себя называет. Он был водителем в сирийской армии. «Моим грузом, — говорит Абу Али, — были человеческие тела».
Этого мужчину с седеющей бородой удалось вычислить благодаря неутомимому расследованию Муаза Мустафы, американца сирийского происхождения, исполнительного директора Сирийской чрезвычайной целевой группы, базирующейся в США. Он уговорил Абу Али присоединиться к нам, чтобы стать свидетелем того, что Муаз называет «худшими преступлениями XXI века».
Абу Али более 10 лет перевозил грузовики с трупами в разные места. В это место он приезжал в среднем два раза в неделю в течение примерно двух лет с 2011 по 2013 год, когда в стране начались демонстрации, а потом война.
Режим работы всегда был одинаковым. Он отправлялся на военный объект или объект службы безопасности. «У меня был 16-метровый трейлер. Он не всегда был заполнен до отказа. Но в среднем, я думаю, за раз я перевозил от 150 до 200 тел».
США: режим Асада сжигает тела убитых заключенных в крематории
По его словам, он уверен, что это были гражданские. Их тела были «изуродованы и истерзаны». Единственным опознавательным знаком были номера, написанные на трупах или приклеенные к груди или лбу. По номерам можно было определить, где они погибли.
По его словам, на многих был номер «215» — печально известный центр содержания под стражей военной разведки в Дамаске, или «Филиал 215». С этим местом еще не раз встретимся в этом рассказе.
У Абу Али не было гидравлического подъемника, чтобы сбросить груз. Когда он подъезжал задним ходом к траншее, солдаты вытаскивали тела в яму одно за другим. Затем трактор с погрузчиком «разравнивал их, уплотнял, засыпал могилу».
Трое мужчин с обветренными лицами из соседней деревни подтверждают рассказ о регулярных визитах военных грузовиков в это отдаленное место.
А человек за рулем? Как он мог делать это неделю за неделей, год за годом? Что он говорил себе каждый раз, когда садился в кабину?
Абу Али говорит, что научился быть немым слугой государства: «Ты не можешь сказать ничего хорошего или плохого».
Когда солдаты сбрасывали трупы в свежевырытые ямы, «я просто уходил и смотрел на звезды или смотрел вниз на Дамаск».
«Они сломали ему руки и били по спине»
После долгих лет жизни в качестве беженца в Турции Малак Ауде недавно вернулась в Дамаск. Возможно, Сирия освободилась от удушающей династической диктатуры Асадов, но Малак уже 13 лет переживает ее последствия.
В 2012 году, через год после того, как в Сирии начались протесты против президента, двое ее сыновей исчезли.
Мохаммед был еще подростком, когда его призвали в армию Асада. В то время демонстрации ширились, и ответные репрессии режима постепенно переросли в полномасштабную войну.
По словам Малак, ее сын ненавидел то, что видел. Мохаммед начал скрываться и даже сам ходил на демонстрации. Но его выследили.
«Они сломали ему руки и били по спине, — говорит его мать. — Он провел три дня без сознания в больнице».
Мохаммед снова ушел в самоволку. «Я заявила, что он пропал без вести, — говорит Малак. — Но я его прятала».
В мае 2012 года 19-летнего Мохаммеда поймали вместе с группой друзей. Их расстреляли. Малак говорит, что официального уведомления она не получала, но всегда считала, что его убили.
Шесть месяцев спустя младшего брата Мохаммеда Махера забрали из школы полицейские. Это был уже второй арест Махера. В 2011 году в возрасте 14 лет он пришел на протесты, и его в первый раз арестовали. Когда месяц спустя его выпустили из-под стражи, он был в одних трусах, весь в ожогах, ранах и вшах, говорит его мать.
Малак считает, что Махер исчез из школы в 2012 году, потому что власти обнаружили, что она скрывала его старшего брата. Теперь, впервые за 13 лет, Малак возвращается в эту школу, отчаянно пытаясь найти хоть какую-то зацепку о том, что случилось с Махером.
Новый директор школы достает несколько потрепанных красных книг. Малак проводит пальцем по рядам имен, а затем находит имя своего сына. «Декабрь 2012 года» — гласит запись. Махер был исключен из школы, потому что две недели не являлся на уроки.
Нет никакого объяснения тому, что именно государство стоит за его исчезновением. Зато нашлась папка со школьными документами Махера. Ее обложку украшает фотография мудрого Башара Асада, задумчиво глядящего вдаль. Малак берет со стола директора школы ручку и пишет на фотографии. Еще полгода назад этот жест мог бы стоить ей жизни.
В течение многих лет единственным, что давало Малак надежду, были слова двух человек, утверждавших, что видели Махера в «Филиале 215» — том самом военном центре содержания под стражей, откуда Абу Али вывез столько трупов.
Один из свидетелей рассказал Малак, что ее сын говорил ему о своих родителях нечто такое, что, по словам матери, мог знать только он. Это точно был он. «Он попросил этого человека передать мне, что у него все хорошо», — Малак с трудом сдерживает слезы, вытирая уголки глаз рваной салфеткой.
Для Малак, как и для многих сирийцев, падение Асада стало днем не только радости, но и надежды. «Я думала, что вероятность того, что Махер выйдет из тюрьмы, составляет 90%. Я ждала его», говорит она.
Но она даже не смогла найти имя своего сына в тюремных списках. Поэтому боль продолжает пульсировать в ней. «Я чувствую себя потерянной и растерянной», — говорит она.
Ее родной младший брат, Махмуд, погиб в 2013 году от танкового обстрела мирных жителей. «По крайней мере, его похоронили», добавляет она.
